|
Рефераты |
|
"Изображение высшего света в романе Л. Н. Толстого «Война и мир»"
В романе “Война и
мир” Л. Н. Толстой со всей строгостью вершит нравственный суд над высшим
светом и бюрократической верхушкой самодержавной России.
Ценность человека, по мнению Л. Н. Толстого, определяется тремя понятиями:
простота, доброта и правда. Нравственность, как считает писатель, — это
умение почувствовать свое “я” как часть общечеловеческого “мы”. И любимые
толстовские герои просты и естественны, добры и сердечны, честны перед
людьми и своею совестью. Совсем иначе видит писатель людей, принадлежащих к
высшему свету, “завистливому и душному для сердца вольного и пламенных
страстей”, как сказал еще М. Ю. Лермонтов.
С первых же страниц романа мы, читатели, попадаем в петербургские гостиные
большого света и знакомимся со “сливками” этого общества: вельможами,
сановниками, дипломатами, фрейлинами. Толстой срывает покровы внешнего
блеска, утонченных манер с этих людей, и перед читателем предстает их
духовное убожество, нравственная низость. В их поведении, в их
взаимоотношениях нет ни простоты, ни добра, ни правды. Все неестественно,
лицемерно в салоне А. II. Шерер. Все живое, будь то мысль и чувство,
искренний порыв или злободневная острота, гаснет в бездушной обстановке. Вот
почему естественность и открытость в поведении Пьера так напугали Шерер.
Здесь привыкли к “приличьем стянутым маскам”, к маскараду.
Князь Василий говорит лениво, как актер слова старой пьесы, сама хозяйка
держится с искусственным энтузиазмом. Пьер почувствовал себя мальчиком в
игрушечной лавке. Л. Н. Толстой сравнивает вечерний прием у Шерер с
прядильной мастерской, в которой “веретена с разных сторон равномерно и не
умолкая шумели”. Но в этих “мастерских” решаются важные дела, плетутся
государственные интриги, решаются личные проблемы, намечаются корыстные
планы: подыскиваются места для неустроенных сынков, вроде идиота Ипполита
Курагина, намечаются выгодные партии для женитьбы или замужества. В этом
свете, как рисует Л. Н. Толстой, “кипит вечная бесчеловечная вражда, борьба
за блага бренные”. Вспомним искаженные лица “скорбной” Друбецкой и
“благостного” князя Василия, когда они вдвоем вцепились в портфель с
завещанием у постели умирающего графа Безухова. А охота на Пьера, ставшего
богачом?! Ведь это целая “военная операция”, тщательно продуманная Шерер и
князем Василием. Так и не дождавшись объяснения Пьера с Элен, сватовства,
князь Василий врывается в комнату с иконой в руках и благословляет молодых —
мышеловка захлопнулась. Начинается осада Марьи Болконской, богатой невесты
для шалопая Анатолия, и только случай помешал успешно завершить эту
операцию. О какой любви может идти речь, когда браки совершаются по
откровенному расчету?
С иронией, даже с сарказмом рисует Л. Н. Толстой “объяснение в любви” Бориса
Друбецкого и Жюли Карагиной. Жюли знает, что этот блестящий, но нищий
красавец не любит ее, но требует за свое богатство объяснения в любви по
всей форме. А Борис, произнося нужные слова думает, что всегда можно
устроить так, что он жену будет видеть крайне редко.
Все приемы хороши, чтобы добиться “славы, денег и чинов”. Можно вступить в
масонскую ложу, делая вид, что тебе близки идеи любви, равенства, братства.
А на самом деле такие, как Борис Друбецкой, вступали в это общество с одной
целью — завести выгодные знакомства. И Пьер, искренний и доверчивый человек,
вскоре увидел, что этих людей интересовали не вопросы истины, блага
человечества, а мундиры и кресты, которых они добивались в жизни.
Ложь и фальшь в отношениях между людьми особенно ненавистны Л. Н, Толстому.
С какой иронией он рассказывает о князе Василии, когда тот просто
обворовывает Пьера, присвоив доходы с его имений и оставив у себя несколько
тысяч оброка с рязанского имения. И все это под маской добра и заботы о
юноше, которого он не может бросить на произвол судьбы. Лжива и развратна и
Элен Курагина, ставшая графиней Безуховой. Она открыто изменяет мужу и
цинично заявляет, что не желает иметь от него детей. Что может быть ужаснее
этого в женщине? Даже красота и молодость у людей высшего света принимают
отталкивающий характер, ибо эта красота не согрета душевным теплом.
Лгут, играя в патриотизм Жюли Карагина, ставшая наконец-то Друбецкой, и ей
подобные. Их патриотизм проявился в отказе от французской кухни,
французского театра и шутливого установления штрафа за употребление
французских слов.
Вспомним, с каким энтузиазмом двуличный князь Василии восхищается, говоря с
гордостью пророка: “Что я говорил про Кутузова? Я говорил всегда, что он
один способен победить Наполеона”. А ведь когда до придворных дошло известие
о том, что Москва оставлена французам, князь Василий непререкаемо говорил,
что “нельзя было ожидать ничего другого от слепого развратного старика”.
Толстому особенно ненавистна императорская “игра в войну”: для Александра
Первого действительное поле сражения и парад на Царицынском Лугу — это одно
и то же (вспомним его спор с Кутузовым перед Аустерлицким сражением). В
военной среде, которую Л. Н. Толстой знал хорошо, процветает карьеризм,
боязнь личной ответственности за принятое решение. Вот почему так невзлюбили
многие офицеры честного и принципиального Андрея Болконского. Даже накануне
Бородинского сражения офицеры штаба обеспокоены не столько возможным
результатом, сколько заботами о своих будущих наградах. Они внимательно
следили за флюгером царской милости.
С суровой беспощадностью Л. Н. Толстой срывал маски с представителей высшего
света, обличая антинародную сущность их идеологии — идеологии людского
разъединения, эгоизма, тщеславия и презрения к людям.
<<к выбору сочинения |
|
|
